– Надо – так иди! – и девушка указала пальцем на дверь. Бен обречённо вздохнул, затих и никуда, конечно, не пошёл.
А я снова подумала о Хине. Жизнь – очень странная штука. Давно ли мне казалось, что сердце не выдержит и разорвётся, что в дальнейшем существовании нет никакого смысла, что я какое-то ничтожество, недостойное ходить по земле? Гляди-ка, теперь я в другой стране, вполне себе живая и даже вот, ухитрилась влипнуть в приключение. Хина как будто знала всё это, когда утешала и успокаивала меня. Наверное, на её месте я делала бы то же самое, но её слова оказались пророческими. От разбитого сердца не умирают. Умирают от множества других причин: рухнувшего в грозу дерева, сумасшедшей конки, холеры или оспы… Но уж явно не от несчастной любви.
Тут наверху послышался шум. Мы все одновременно задрали головы кверху, чтобы посмотреть, как трясётся люстра от чьего-то бешеного топота. Потом громкие шаги послышались на лестнице и, наконец, в гостиную вбежал растрёпанный Ли Морган, сжимая в руке какой-то листок бумаги. Какой-то?
Клянусь, я видела, как по лицу Козетты скользнула торжествующая улыбка. И мне неожиданно тоже захотелось улыбнуться. Всё-таки этот чванливый хлыщ – один из нас. Он такая же марионетка.
– Кто это мне подсунул? – завопил мальчишка, брызгая слюной. – Вы что, совсем страх потеряли? Обвинить меня в убийстве! Обозвать марионеткой! Идиоты! Клоуны! Сами вы!..
– Прекрати орать, нам тут одного психопата хватает, – лениво проговорила Козетта, уже в открытую улыбаясь. А вот Бен, услышав её слова, покраснел.
– Что?! – взревел отпрыск благородного семейства.
– Мистер Морган, успокойтесь, – в комнату вошёл Бодлер. Он снял свои очки, и я увидела, что у него квадратное, невыразительное лицо с тусклыми серыми глазами. – Я выясню, чья это проделка. Виновный будет найден. И наказан.
– Очень на то надеемся, – промолвил Куница. Он тоже усмехался. – Уважаемый Бодлер, мы тут в одной упряжке. Я, мисс Козетта, мисс Сора и мистер Лиховски нашли аналогичные послания в своих комнатах.
– А ребёнок? – спросил Бодлер.
– Мы не знаем, она немая. Но вряд ли она замешана в происходящем больше, чем все мы.
– Ну хорошо, – Бодлер присел на стул, – а служанка?
– Не знаем. Попробуйте выяснить у неё сами.
Спутник юного Моргана нахмурил лоб и задумался.
Настенные часы пробили два раза, и в гостиную вплыла Доротея с подносом. На подносе были свежие фрукты, несколько соусников и пара склянок с приправами.
– Время обеда! – весело пропела она.
– А ну-ка обождите, любезная, – Бодлер дождался, когда Доротея поставит свой поднос на стол, и аккуратно взял её за локоть.
– Господин чего-то желает? – лучезарно взглянула на него экономка.
– Господин желает знать, где он находится! – Бодлер попытался улыбнуться, но у него это плохо получилось – видимо, с непривычки.
– Вы находитесь в доме моего хозяина! – охотно объяснила Доротея.
– Это я понял, – тут Бодлер взял служанку за второй локоть и развернул её к себе. – А кто ваш хозяин?
– Мой хозяин – Создатель! – ответила женщина. И улыбнулась ещё ярче.
– Какой создатель? Чего создатель?
– Создатель этого дома!
– Так. – Бодлер хорошенько встряхнул женщину, отчего у неё слетела наколка с головы. – А теперь говори правду.
– Послушайте, вы уже перегибаете палку! – Куница поднялся с дивана, подошёл к Доротее и встал рядом с ней.
– Отойди, мальчишка! – повысил голос Бодлер. – Разве ты не видишь, что здесь происходит что-то серьёзное?
– Я-то вижу. Но так обращаться с женщинами нельзя ни при каких обстоятельствах! – Куница постарался вырвать нашу экономку из рук Бодлера, но тот был явно сильнее. Завязалась короткая борьба, в которой Доротея не принимала никакого участия. Она продолжала улыбаться.
Никто толком не заметил, как это произошло. В какой-то момент Доротея покачнулась и начала падать – прямо, как доска. Куница постарался её удержать, но не смог: гладкая синяя ткань платья выскользнула у него из рук. Доротея падала и при этом улыбалась. Она ударилась головой об угол стола, конвульсивно дёрнулась и рухнула на пол, но улыбка не слетела с её ярких губ. Она лежала на полу, вся какая-то неестественно вывихнутая, с ужасной дырой в черепе. Но из дыры не сочилась кровь. Там было темно, там ничего не было.
Глава 4
Бен
Дорогая Мартина!
Боюсь, всего моего писательского таланта не хватит, чтобы рассказать тебе об этой ужасной сцене. Впервые в моём присутствии умер человек. Впервые на моих глазах произошло настоящее, хоть и невольное, убийство. Оба случайных убийцы так и замерли над телом несчастной женщины, Ли Морган вытаращил глаза, Козетта вскочила и прижала ладонь ко рту, девушка с куклой сжалась в комочек, а малышка вскрикнула и куда-то убежала. Чудовищное зрелище для детских глаз!
– О господи, – тихо проговорил наследник автомобильной империи, – о боже… Бодлер, что ты натворил?
Высокий мужчина выглядел крайне растерянным, что удивительно не шло к его плоскому, будто замороженному лицу. Он, конечно, перестарался со своей попыткой допроса, но он не собирался убивать бедную Доротею. Странный юноша со странным именем Куница присел на корточки и склонился над трупом.
– Вот вам и убийство! – нервически расхохоталась Козетта. – Вот вам и настоящее убийство! Вы спрашивали, какие убийства? Да вот же они! Начались!
Девушка из Японии уткнулась лицом в живот своей кукле и, кажется, разрыдалась. Во всяком случае, мне явно послышались всхлипы. Да я и сам едва не расплакался, как дитя. Я не был готов к такому повороту сюжета.
– Что теперь с нами будет? – тихо спросил я. – Что теперь с нами со всеми будет?
Мне никто не ответил. Вопрос остался подвешенным в просторной и светлой комнате, которая только что обагрилась невинной кровью.
Кстати, крови не было видно вовсе – наверное, она впиталась в ковёр. Но страшная рана на виске женщины прямо свидетельствовала о том, что дом, затерянный в хвойном лесу, посетила смерть.
Мне казалось, что самое страшное сегодня я уже видел. Но я ошибся. Сидящий на корточках Куница вдруг протянул руку и резким, невыразимо циничным движением засунул… прости меня, Мартина… засунул два пальца прямо в рану Доротее!
Боюсь, что в этот момент я издал звук подступающей к горлу рвоты. Но никто не обратил на меня внимания. Все взгляды были прикованы к гадкому акту надругательства над телом мёртвой женщины, и присутствующие при этой сцене были так поражены, что не предприняли ни малейшей попытки помешать глумителю. А он – я не могу подобрать другого слова – ковырялся своими пальцами в черепе жертвы, поворачивая их так и эдак, чуть ли не засовывая ей в голову всю ладонь. Я понял, что меня всё-таки сейчас стошнит.
– Прекрати это! – опомнился Бодлер. – Ты что???
Куница как-то странно хмыкнул и поднялся на ноги. Его пальцы были абсолютно чистыми, без всяких следов крови.
– У неё там пусто, – спокойным, очень спокойным голосом сообщил он. – Совершенно пусто в голове.
– Как это? – сдавленно спросила Козетта.
– Она не человек. – Куница по-прежнему смотрел себе под ноги. – Это чучело, автомат, кукла – называйте, как хотите.
– Марионетка, – подала голос Сора. Кажется, это было первое слово, которое я от неё услышал.
И вот тут мне стало по-настоящему жутко.
Милая моя Мартина, помнишь ли то благословенное время, когда мы были детьми? Твоя мать отпускала тебя под моим присмотром на берег Темзы, в том месте, где она особенно широка и тиха. Мы строили куличики из речного песка и украшали их обломками ракушек, взбирались на старый мост и подставляли ветру наши счастливые, не знающие горя лица. Помнишь, как мы ловили бабочек и стрекоз? Ловили – и всегда отпускали, так как не хотели причинять зла ничему живому. Это ты, Мартина, научила меня быть милосердным.
Мне особенно запомнилась наша любимая игра в Речную Фею. Я изображал рыбака, потерпевшего крушение на своей маленькой шхуне, которого вынесло на берег приливом. А ты, моя прекрасная Речная Фея, поднималась из вод в одеянии из водорослей, чтобы вдохнуть в меня жизнь. Каждый раз эта история обрастала новыми деталями и подробностями. Наши матери и не подозревали, что мы плещемся в реке, ведь мы были бдительны и осторожны. А они, наши бедные, вечно занятые работой мамы, не отличались наблюдательностью.
Моё детство было счастливым и беззаботным рядом с тобой, Мартина. Иногда мне кажется, что я отдал бы всё мне принадлежащее за возможность хоть ненадолго вернуться туда. А потом всё резко и неожиданно изменилось: то ли я стал взрослее, то ли школа так повлияла на мой характер, что я стал стыдиться невинной дружбы с тобой, то ли нервический припадок, сведший меня в лечебницу пять лет назад, окончательно испортил мой характер и травмировал ум, но прежней близости между нами уже не могло быть. И я пишу тебе эти письма, зная, что ты не захочешь на них ответить, так как таишь обиду на меня – увы, совершенно заслуженную. Но я хочу сказать, что ты по-прежнему дорога мне, и скажу об этом именно сейчас, когда моя жизнь оказалась у опасной развилки, когда настоящее вдруг стало зыбким, а будущее непредсказуемым. Я люблю тебя, Мартина. Люблю не так, как Козетту, эту воздушную и острую на язык красавицу, а как дорогую свою сестру. Прости меня, Мартина, и позволь мне продолжить моё повествование.
